Записи с меткой алла айзеншарф

(и еще 6 записям на сайте сопоставлена такая метка)

Другие метки пользователя ↓

3 схемки для вас от klavdia-france 3 схемы для вас от klavdia-france архитектура весна видео вязание вязание крючком день победы дети достопримечательности женский образ женщина живопись животные жизнь здоровье иллюстрации интересно искусство китай красота кулинария мудрые мысли музыка натюрморты пейзаж пейзажи поэзия праздники природа птицы путешествия рамка рамки рамочка рамочки рецепты рукоделие с днем рождения советы стихи схемы туника фото фэнтези художник цветы цитаты шитье это интересно

Комментарии (161)

<a href="http://www.akmaya.ru/post341401817/">РќРђРџРРЎРђРќРћ Р’ Р“Р•РўРўРћ</a><br/>[IMG]http://www.proza.ru/pics/2013/04/08/594.jpg[/IMG]   
РџРѕ СЂСѓРєРµ РїРѕР»Р·РµС‚ Р¶СѓС‡РѕРє вЂ” СЃС‚РѕР»СЊРєРѕ РЅРѕРі!
Рђ РµС‰Рµ вЂ” РґРІР° СѓСЃРёРєР° Рё РіР»Р°Р·Р°, РєР°Рє Р±СѓСЃРёРЅРєРё.
РќРѕ Р±РѕР»СЊС€Рµ РѕРЅ РЅРµ Р·Р°С…РѕС‚РµР» вЂ” СѓР»РµС‚РµР».
РЇ Р±С‹ С‚РѕР¶Рµ СѓР»РµС‚РµР»Р°,
РµСЃР»Рё Р± РєСЂС‹Р»С‹С€РєРё РёРјРµР»Р°.
Р”Р°Р¶Рµ РЅРµРјРµС† С‚Р°Рј, РЅР° РІС‹С€РєРµ
РЅРёС‡РµРіРѕ Р±С‹ РЅРµ СѓСЃР»С‹С€Р°Р».
Р Р¶РµР»РµР·РЅС‹Рµ РєРѕР»СЋС‡РєРё
РЅРµ С†РµРїР»СЏР»РёСЃСЊ Р±С‹ Р·Р° СЂСѓС‡РєРё.

РђР»Р»Р° РђР№Р·РµРЅС€Р°СЂС„, РёР·РІРµСЃС‚РЅР°СЏ РїРѕСЌС‚РµСЃСЃР°, Р°РІС‚РѕСЂ РґРµСЃСЏС‚Рё СЃР±РѕСЂРЅРёРєРѕРІ СЃС‚РёС…РѕРІ, РІС‹С€РµРґС€РёС… РёР·-РїРѕРґ РµРµ РїРµСЂР°, С‡Р»РµРЅ РЎРѕСЋР·Р° РїРёСЃР°С‚РµР»РµР№ РР·СЂР°РёР»СЏ, РІС‹РїСѓСЃРєРЅРёС†Р° Р›РёС‚РµСЂР°С‚СѓСЂРЅРѕРіРѕ РёРЅСЃС‚РёС‚СѓС‚Р° РЎРѕСЋР·Р° РїРёСЃР°С‚РµР»РµР№ РЎРЎРЎР .

Р’ 1941 РіРѕРґСѓ РѕРЅР°, С€РµСЃС‚РёР»РµС‚РЅСЏСЏ РјР°Р»С‹С€РєР°, РѕРєР°Р·Р°Р»Р°СЃСЊ РІ РѕРєРєСѓРїР°С†РёРё РЅР° РЈРєСЂР°РёРЅРµ РІ РіРѕСЂРѕРґРµ РќРµРјРёСЂРѕРІРµ. Р—Р°РјСѓС‡РµРЅС‹ С„Р°С€РёСЃ... <a href="http://www.akmaya.ru/post341401817/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

НАПИСАНО В ГЕТТО

Дневник

Понедельник, 27 Октября 2014 г. 12:06 + в цитатник

По руке ползет жучок — столько ног!
А еще — два усика и глаза, как бусинки.
Но больше он не захотел — улетел.
Я бы тоже улетела,
если б крылышки имела.
Даже немец там, на вышке
ничего бы не услышал.
И железные колючки
не цеплялись бы за ручки.

Алла Айзеншарф, известная поэтесса, автор десяти сборников стихов, вышедших из-под ее пера, член Союза писателей Израиля, выпускница Литературного института Союза писателей СССР.

В 1941 году она, шестилетняя малышка, оказалась в оккупации на Украине в городе Немирове. Замучены фашистами ее родители. Аллу с сестрой Мэри прятали, рискуя своими жизнями простые люди – украинцы, русские... И в свои шесть лет, глядя на зверства фашистов, на все, что творилось вокруг, она начала писать свои первые, пусть еще детские, стихи.
Маленькая девочка, она видела мир своими детскими глазами, и рассказала нам о нем сегодня.

Холокост. Это газовые камеры. Это костры, где поджигаются поленницы, сложенные из стариков и детей. Это стихи маленькой девочки Аллы.
НАПИСАНО В ГЕТТО
1331436964_ran1

(с комментариями-воспоминаниями)
«Светлой памяти моих родителей Айзеншарф Ноя Осиповича, Татьяны Самойловны и сестрички Мэрочки»
Нас поставили к перилам моста (через Буг), целились, стреляли...

Кошка бездомная плачет, но кто ее слышит?
А в теплых норах совсем иначе живут мыши.
И ветер под крышу зарылся и спит на соломе.
Он дома.
И я дом вспоминаю, и так хочу чаю.
И чтоб дождь кончился скоро:
холодно под забором.
Мешок натянула на плечи, а он мокрый,
и только начался вечер.
Я, наверно, умру под утро.
Я думала, умирать трудно.
На ночь сараи запирали, собак спускали с цепи, и если шел дождь, надо было стащить с чьего-то забора сухую тряпку или мешок. Но получалось не всегда.

Ну, сколько можно в этих лопухах!
А нас искают немцы и собаки.
И страшно. Он большой, как небо, страх.
И писать хочется и громко-громко плакать.
Когда дядя Митя узнавал, что будет облава, он находил нас в городе и незаметно приводил на пустырь. Там, в приготовленной яме, он заваливал нас лопухами. Через густой, высокий репейник пустыря не хотели продираться даже овчарки. И мы лежали с утра до вечера без воды. Иногда слышали лай, крики людей.

Немцы кричат во дворе
и ломают зачем-то забор и кусты.
А мама звезду на рукав
пришивает зачем-то. Не для красоты.
Потом узелок отрывает зубами и долго жует.
И молчит мама.
Как только немцы пришли в город, они стали занимать лучшие дома на главной улице. Я никак не могла понять, почему родители не противятся разбою, почему во дворе все падает, а они молчат.

Я, наверно, Гитлера убью.
Вот глаза закрою, бах и — выстрелю.
Только я потом уже не вырасту
и себя уже не полюблю.
Нет, я дверь закрою на замок,
чтоб он выйти никуда не мог.
А в окошко буду строить рожи:
на, смотри, какой ты нехороший.
Много вариантов мести придумывали мы для злодея. Этот показался мне самым подходящим.

Если б я была его собакой,
Я бы немцу руки искусала,
а потом бы спряталась в овраге
и смеялась, и бока лизала.
Немец пришел с большой собакой. Она оглядывалась на нас и махала хвостом. Он больно дернул ее, собака взвизгнула.

Так комары искусали, —
нет уже сил терпеть.
Ничего не хочу хотеть,
только, чтоб про меня не знали.
Лежу в камышах, распухшая,
не могу разлепить глаза.
И кашлять нельзя-нельзя:
немцы услушают.
Рядом они где-то
идут с винтовками в гетто.
Лягушонок смеется, глупый,
плачет кузнечик.
А мне уже плакать нечем.
и очень болят губы.
Чаще всего мы прятались в камышах у речки. Но комаров столько, что отбиваться не было сил, и на дорогу выйти нельзя. Звон, звон в ушах.

Немцы идут близко,
столько сапог.
И лягушонки брызгают
у них из-под ног.
А один, ну как человечек,
маленький дурачок,
сам скачет немцу навстречу:
прыг-скок, прыг-скок.
Затаили дыхание. Совсем рядом один за другим шли немцы. Огромные сапоги, страшные.
Тропинка вела в гетто.

У коровы теплые бока.
Мы совсем забыли про рога.
А она вздыхала и сопела,
может, в дети взять нас захотела.
А проснулись, крик такой и лай.
Ну, конечно, он чужой — сарай.
Мы еще за домом там стояли,
может, позовут. Но нас не звали.
Я не плачу, нам нельзя такого.
Стемнело. Мы забрались в чей-то сарай до того, как его закрыли. Корова лежала на соломе и позволяла прижиматься к теплому боку. От нее пахло молоком.

Тетя Поля нам сказала:
— Ты с сегодня будешь Галя.
Ты — не Мэри, а Маруся.
Может, вас и не убьют. —
Мы молчим, а тетя Поля
в свой платок зеленый плачет
и уходит, потому что
тетю Полю дома ждут.
А какая-то ворона прицепилась,
скачет, скачет:
— Как теперь тебя зовут?
Тетя Поля надела на нас белые украинские косыночки и сказала, чтобы мы запомнили наши новые имена, а иначе — убьют.

Нелли танцует с немцем.
Музыка так играет,
платье летает,
туда и сюда летает, —
аж попку видно.
А ей не стыдно.
Смеется.
Нисиловские — наши соседи. Он с папой работал на одном заводе, в шахматы играли, праздники отмечали семьями. Я у него на закорках выросла. А когда мы с Мэрочкой остались одни на улице, искал, чтобы убить. Девушка Нелли — сестра его жены — с немцами водилась.
Нам иногда выносили поесть. Oдна женщина позвала во двор, а сaма — в калитку. Мы похватали из миски и убежали, и залегли в канаве напротив. Она немца привела. А после войны объясняла: «Не могла смотреть, как они мучаются, так нехай уж сразу...».

Гром пошел и дождь пошел,
а под крышей хорошо.
Здесь на сене пахнет летом,
только мамы с нами нету.
Мыши есть. Они не страшные,
друг у друга что-то спрашивают.
Мыши: мама, папа, дети, —
хорошо им жить на свете.
Жители села Грабовцы, что рядом с концлагерем, прятали нас по очереди, даже подкармливали. На сене под крышей сарая с нами жили мыши, они были любопытные, по лицу бегали. Очень страшно и бездомно было по вечерам.

Мы такое место знаем,
никого там не бывает.
Там в разваленном сарае
кошка рыжая живет.
Мы хотели с ней дружиться,
только нас она боится,
а кота чужого черного —
совсем наоборот.
Все равно мы ей даем,
если что-нибудь найдем.
Много было бродячих, несчастных животных, и мы делились с ними, чем могли.

Нашли большой огурец,
на палочку посадили,
нарочно глаза закрыли
и хрумкаем понемножку:
хлеб, вареничек, холодец,
хлеб, вареничек, холодец,
и булочка на дорожку.
Это у нас было что-то вроде игры: найдем брошенный кусок, по крошечке откусываем и представляем…

У дяди Мити нечего курить,
и мы ему окурки собираем.
Сегодня есть, а завтра я не знаю,
а может, дождь или не будем жить?
В нашем домике на окраине жили Ореховские: сапожник Митька, его жена Полина и четверо всегда голодных мальчишек. Но они не выдавали нас, «жиденят», хотя за это немцы платили местным детям. А мы собирали для дяди Мити окурки и очень заботились, чтобы их хватало.

Никому ничего не видно,
потому что яма.
Здесь тетя Маня варит повидло
до ночи самой.
Потом долго дует на ложку:
— На, слизывай понемножку.
За огородом, в какой-то огромной яме женщина варила повидло. Мы очень долго сидели на краю и ждали — может быть, даст немножко.

Повезли на подводе нашего дядю Иосифа.
И еще там разные люди набросаны.
Разные люди. До кладбища близко.
Скоро их всех не будет.
Немцы сидят с двух сторон, ногами
болтают и все про себя знают.
А Мэрочка мне руками рот залепила,
чтобы не слышно было.
А я и не знала, что я тогда кричала
из лопухов душных,
и почему не хотела закрыть уши.
Дядю Иосифа — маминого брата — и еще стариков везли на кладбище. Лошади шли медленно, и мы с пустыря рассмотрели и лица людей, и их обреченные позы.

Мне снился папа. Он еще живой,
и так мы громко весело смеялись,
и по зеленой травке шли домой.
Мы шли домой и за руки держались.
И мама нам махала из окна,
и бабушка в окне была видна.
Этот сон в точности до деталей повторялся много раз, много лет.

Срывают цветы, и они умирают.
Зачем же цветы срывать?
Стреляют в людей, и они упадают,
и так остаются лежать.
И мне дядя Митя на ухо сказал:
— Тебе еще думать про это нельзя.
Вот вырастешь, станешь
большая и умная.
А я не нарочно, я нечаянно думаю.
Что такое смерть? Почему один человек убивает другого? Ответа не было, но и не думать об этом я не могла.

Ее раскачивало ветром,
и вбок свисала голова.
И я не знаю, как про это
сказать слова.
Я убежать, бежать хотела,
А все равно она — висела.
И так скрипели скрипом ветки,
И было холодно от ветра.
Первый раз я увидела повешенную.

В лопухи завернутый лежал
целый хлеб, опухший от дождя.
Целый хлеб! Его, мы ели, ели,
ели — ели, — больше не хотели.
Мы потом увидели, потом
мертвую с раскрытым настежь ртом.
Два дня шел дождь. Мы очень изголодались. Вначале увидели хлеб, а уже когда насытились и отошли на несколько шагов, увидели женщину. Мертвую, красивую.

В доме не было дверей,
в доме не было людей,
крыши не было на нем, —
это был убитый дом,
с белой чашкой на полу,
с синим бантиком в углу.
Только птицы во все стороны
вылетали в дыры черные.
Больше мы не заходили:
раньше в доме люди жили,
а теперь, сама не знаю, —
или ветер так вздыхает,
или (нам сказал слепой),
это плачет домовой.
Этот разбитый дом на пригорке обходили даже взрослые.

Листья — в клочья! Тучи — в клочья!
Что-то будет этой ночью.
Ветер пыль закручивает,
Страх меня замучивает.

У рыжей кошки пять слепых котят.
Они толкаются и кушать все хотят.
И кошка подставляет им живот:
«Ну, нате, вот»
И хвостики вылизывает грязные,
и сказки им рассказывает разные.
И я смотрю на них до ночи самой
и спать ложусь возле кошачьей мамы.
Мы подкармливали, чем могли бездомную кошку, и она позволяла смотреть на ее котят.

В бочке теплая вода, —
лягушонки — кто куда.
Сверху теплая вода,
а внутри наоборот:
сразу холодно в живот.
Я б еще не вылезала,
только Мэрочка сказала:
— Все, давай скорей уйдем,
а обсушимся потом. —
Обсыхаем в лопухах.
Когда дождевая вода в бочке прогревалась, мы туда залезали. Но после такого купания было острое чувство голода.

Мы нашли в конце дорожки
куклу рыжую без ножки,
целый мячик и тетрадь.
А куда нам это взять?
Под ступеньку все сложили,
чем попало призакрыли и ушли.
И не оглядывались.
У меня аж слезы скатывались.
Нам иногда попадались «ценные» вещи. Но где их хранить?

Я собираю листики в пучок,
Потом сплетаю из пучков венок.
А цветы совсем я не срываю,
я долго им в глаза заглядываю.
А если долго им в глаза смотреть,
Я начинаю над землей лететь.
Несколько раз я испытывала это. И только с цветами.

В дом стреляли, а потом
это был уже не дом.
Стал он весь — огонь и дым,
небо пыхкало над ним.
И осталась на калитке
обгорелая улитка.
А когда совсем стемнело,
что-то там еще горело.
Но людей кругом не стало,
только тени пробегали.
Дом горел так быстро, что казалось — это все страшная сказка.

Вечером люди ушли домой,
даже не видно немцев.
Небо счернело над головой,
и каждый сарай чужой-чужой.
Куда деться?
Так я к папе на руки хочу!
Но я не плачу и не кричу.
Если б тогда нас вместе убили,
Мы бы вместе были.
Очень страшно и бездомно было по вечерам.

Сливы падают и груши,
сколько хочешь, можно кушать,
а потом еще в мешок.
Это очень хорошо.
Только пчелы нас унюхали,
все лицо теперь расплюханное.
Опухшее лицо я опускала в бочку с водой. Больше никогда не отмахиваюсь от пчел.

Пыль остыла на дороге,
холодит босые ноги,
а трава еще мокрей,
сразу холодно на ней.
Нам добраться бы скорей
до сушарни надо,
там земля вокруг теплей,
и вкусно пахнет садом.
А потом еще чуть-чуть,
и — под липу. И уснуть.
Там у нас лежит мешок,
в нем трава сухая
и хлеба толстенький кусок,
обгрызанный с края.
Сушарня — место, где вялили фрукты. Над ямой с тлеющими дровами, прокладывали веточки, на них рассыпали сливы. Земля вокруг ямы хорошо прогревалась.

Может быть, он вырвался от кошки,
но мышонок был живой немножко.
Так он тихо, бедненький, пищал,
и дышал, дышал, дышал, дышал.
В лопушок его я закрутила,
целый день его с собой носила.
И попить дала ему, и крошки,
и мышонок побыстрел немножко.
И не стала я его держать, —
если хочешь, можешь убежать.
Только никуда он не бежал,
ел и умывался, и дышал.

Мы в бумажки от конфет
камешки закрутим.
Это есть, другого — нет.
Подходите, люди
муравьиные,
пчелиные —
разные.
Вам кисленькие синие?
Вам сладенькие красные?..—
Нам бумажки — наслажденье.
Мы играем в день рожденья.
А если немец подойдет...
Среди мусора мы нашли много красивых бумажек от конфет. Устроили на пне «праздник».

Совсем дурные немцы эти стали:
стреляют в небо, как в людей стреляли.
А если пуля долетит до солнца,
и весь огонь из солнышка прольется?
И станет днем темно-темно, как ночью,
И даже птичка цвиркать не захочет?
Небо представлялось мне хрупким куполом, под которым все: звезды, луна, тучи, солнце. И это — неприкосновенно.

Закричал нам дядя Митя:
«Здесь облава! Ну, бегите!»
А куда уже бежать?
Что, за печку, под кровать?
Есть в заборе дырка,
мы туда и ныркнем.
Полежим под лопухами,
а стемнеет — выйдем сами.

Я об ножку ножку грею.
Я сама себя жалею.
А когда себя жалею,
еще больше холодею.
После ночного инея земля отогревалась только к полудню. А обуви не было.

Я в белой ванне купаться хочу,
потом молоко пить из белой чашки,
потом в белой пушистой рубашке —
к папиному плечу.
Столько сразу хочу.
А тут в сарае во все щелки
ветер просовывает иголки.

Очень жалко, очень жалко,
мы в кустах нашли скакалку.
Только мне не скачется,
а смотрится и плачется.
Я ослабела так, что и ходить уже не могла. Скакалку с красными ручками Мэрочка повесила на ветку и ушла искать, что-нибудь поесть. Я лежала на земле под кустом и плакала. Очень хотелось попрыгать.

Не ходят уже мои ножки.
Никак не подняться мне.
И Мэрочка на спине
таскает меня осторожно.
Идет — идет и качается,
пока день не кончается.
Когда я совсем ослабела от голода. Мэрочка носила меня на спине, не оставила, как ей советовали.

Почему мы в клетке
здесь сидим в колючей?
Почему нас немцы,
как хотят, замучивают?
А другие девочки на широких улицах
бегают, смеются, с мамами целуются.
Я спрошу у главного,
кто всех главней на свете:
«Разве это правильно?»
Что он мне ответит?
Из лагерного двора, высоко огороженного колючей проволокой, была видна улица со всей ее обычной жизнью.

На луже бабочка лежала.
Лежала вся и не дышала.
Я под нее ладошку сунула
и подняла, в лицо подула,
рукой махала.
Я хотела,
чтоб улетела.
А немец, он в тени сидел,
смотрел сюда, смотрел-смотрел,
И подошел, и сел на корточки.
И он не страшный был нисколечко..

источник

Рубрики:

Стихи

Страницы:

[1]

LiveInternetLiveInternet

-Видео

-Фотоальбом

-Цитатник

-Новости

-Музыка

-Ссылки

-Рубрики

-Метки

-Всегда под рукой

-Поиск по дневнику

-Подписка по e-mail

Записи с меткой алла айзеншарф

НАПИСАНО В ГЕТТО

Дневник